Каргер М.К. Древний Киев. Том I

3. “Кузнецы злату, серебру и меди”

Источники изучения ювелирного дела

Если многочисленные изделия из железа и стали, созданные киевскими кузнецами, являются наглядным выражением высокого развития производительных сил молодого Древнерусского государства, то изумительные по своей виртуозной технике разнообразные произведения “кузнецов злату, серебру и меди” свидетельствуют о многогранной высокоразвитой материальной и духовной культуре Киевской Руси. [с. 375]

В обработке цветных и благородных металлов ремесленники Киева и многих других больших и малых городов Древнерусского государства достигли исключительного совершенства и утонченного мастерства. Они владели всеми техническими приемами, известными в ту пору мастерам наиболее передовых стран мира, и во многих отношениях смогли превзойти последних в своем изощренном мастерстве.

По словам Б.А.Рыбакова, “не было, пожалуй, такой отрасли художественного ремесла, в которой русские ремесленники XI-XII вв. не создали бы замечательных, поражающих своим совершенством вещей” [Б.А.Рыбаков. Ремесло. – В кн.: История культуры древней Руси, т. I. М., І948, стр. 118-119]. Среди русских “кузнецов злату, серебру и меди” Киевским мастерам XI-XIII вв. принадлежало несомненно первое место.

Как свидетельствуют многочисленные и разнообразные остатки их деятельности, не было ни одной технической разновидности обработки цветных и благородных металлов, которой бы не владели киевские “златокузнецы”. Литейное дело, ковка и чеканка металлов, тиснение и штамповка, чернь, зернь, филигрань и инкрустация и, наконец, наиболее сложная техника перегородчатой эмали – все эти разновидности обработки цветных и благородных металлов были в совершенстве освоены не только киевскими ремесленниками, работавшими на княжих и боярских дворах и в монастырских вотчинах, но и многочисленными свободными ремесленниками, населявшими городской посад.

Разнообразная изысканная продукция этих мастеров обратила на себя внимание ученых задолго до того, как на территории древнего Киева развернулись систематические археологические исследования. Уже в первой половине XIX в. при случайных земляных работах были открыты богатейшие клады, состоявшие из многочисленных ювелирных изделий. В середине и особенно во второй половине XIX в., в связи с интенсификацией городского строительства, находки этого рода увеличивались с каждым годом. К сожалению, драгоценные вещи из многих кладов, обнаруженных на частновладельческих землях, нередко безжалостно переливались на металл или распродавались по частям. Состав многих кладов бесследно пропал для науки. Лишь во второй половине XIX в. Археологической комиссией были предприняты меры, обеспечивавшие сохранение новых находок. Несколько кладов, найденных во второй половине XIX-начале XX в., поступило в государственные музеи Петербурга, Москвы и Киева.

Ювелирные изделия, найденные в составе кладов, изучались преимущественно под углом зрения чисто искусствоведческих проблем (И.П.Кондаков, А.С.Гущин). Только в последние годы в работах советских исследователей (Б.А.Рыбаков, Г.Ф.Корзухина) ювелирные изделия из кладов рассматриваются в качестве источников по истории древнерусского ремесла. [с. 376]

Большая часть киевских кладов была зарыта в середине XIII в. в связи с татаро-монгольским вторжением. Однако отдельные клады, по-видимому, зарывались и раньше. В работе Г.Ф.Корзухиной “Русские клады IX-XIII вв.” сделана попытка уточнить хронологию кладов, причем автор не только устанавливает дату зарытия кладов, но и пытается в ряде случаев выяснить время изготовления различных вещей в кладе [Г.Ф.Корзухина. Русские клады IX-XIII вв. Л., 1954].

Ценным источником для изучения наиболее древнего периода киевского ювелирного ремесла являются различные изделия, найденные в составе погребальных комплексов киевского некрополя IX-Х вв. [см. главу IV настоящего исследования] В отличие от кладов, в составе которых порой находятся разновременные вещи, с трудом поддающиеся хронологической атрибуции, инвентарь погребений позволяет установить более точную датировку различных ювелирных изделий. Разумеется, нужно учитывать, что в составе погребальных комплексов IX-Х вв. наряду с местными изделиями нередки находки и привозных вещей различного происхождения.

Важнейшим источником для изучения ремесла киевских “златокузнецов” являются остатки ремесленных мастерских, открытые в значительном количестве археологическими раскопками в различных районах древнего города. Открытиям этого рода положил начало В.В.Хвойка, обнаруживший на территории знаменитой усадьбы доктора Петровского остатки нескольких мастерских. Интереснейшие материалы для характеристики мастерства “златокузнецов” были получены в результате раскопок, проведенных на этой же территории Институтом археологии АН УССР в 1936-1937 гг., а также раскопками Киевской экспедиции АН СССР и АН УССР в 1938-1939 и 1948-1949 гг.

Остатки различных мастерских были обнаружены также раскопками той же экспедиции в 1938, 1940, 1948-1949 гг. в усадьбе бывш. Михайловского Златоверхого монастыря и раскопками Киевского исторического музея в 1933 г. на горе Киселевке.

Мастерству обработки цветных и благородных металлов была присуща несомненно не меньшая дифференциация, чем та, что отмечалась выше в кузнечном деде. Однако многие “златокузнецы” в своих мастерских выполняли, по-видимому, работы, связанные с различной техникой: литьем, чеканкой, филигранью, зернью, чернью и т.д. Об этом свидетельствуют находки различных инструментов, отходов производства, бракованных изделий в одной мастерской. Впрочем, для того чтобы судить о том, как был организован труд в этих мастерских, материалы раскопок пока еще явно недостаточны.

Литейное производство

Одним из важнейших способов обработки меди, серебра и их сплавов являлось литье. Киевские литейщики изготовляли самые разнообразные изделия, начиная от мелких медных крестиков или наконечников ножен мечей и вплоть до церковных колоколов достаточно крупного размера, литье которых тре[с. 377]бовало большой технической зрелости мастера. Киевские литейщики древнейшей поры (IX-Х вв.), так же как и деревенские литейщики, преимущественно пользовались техникой литья по восковой модели в двух ее вариантах (по плоской модели с сохранением глиняной формы и по объемной модели с утратой формы). Значительно позже входят в употребление каменные литейные формы [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 245].

Достаточно ранним примером отливки с потерей формы может служить найденный в княжеском погребении XI в. наконечник ножен меча, украшенный изображением птицы и орнаментом (табл. XLII) [М.К.Каргер. Княжеское погребение 11в. в Десятинной церкви. – КСИИМК, IV, 1940, стр. 12-20].

Литье с утратой формы применялось в Киеве для изготовления колоколов. Находки колоколов в Киеве [два древних колокола были найдены в 1824 г. при раскопках развалин Десятинной церкви (табл. XLIII, 1, 2) (Н.Закревский. Описание Киева, I. – М., 1868, стр. 289). Еще один почти целый колокол найден в 1937 г. неподалеку от Десятинной церкви, в нескольких метрах к востоку от капища (табл. XLIII, 3). (Отчет о работах Киевской археологической экспедиции в 1936-1937 гг., стр. 55. Архив ИА АН УССР). В том же районе (усадьба Кривцова) обломок колокола найден в 1892 г. раскопками И.Хойновского (И.А.Хойновский. Раскопки великокняжеского двора древнего града Киева, произведенные весною 1892 г. – Киев, 1893, стр. 32). Обломки колокола нашел в развалинах храма XI в. на углу Владимирской и Ирининской улиц К.Лохвицкий (О ходе открытия древностей в Киеве до 1836 г. – ЖМНП, 1836, ч. XII, ноябрь, стр. 268). Хорошей сохранности колокол найден вместе с бронзовым хоросом и некоторыми другими церковными вещами на Хоревой ул. sa Подоле (табл. XLIII, 4). (Древности Приднепровья, вып. VI. Киев, 1907, табл. XLII, № 599). Обломок колокола найден в развалинах древнего храма на Кудрявце (Н.И.Петров. Указатель Перковно-археологического музея при Киевской духовной академии. 2-е изд., Киев, 1897, стр. 87). См. также стр. 41 и 387 настоящего исследования] и в небольших городах Киевской земли [большой медный колокол (до 3 пудов весом) найден на городище Девичь-гора у с. Сахновки (Архив ИИМК, ф. АК, д. № 65/1901, л. 8). На том же городище раскопками В.Е.Гезе найдена верхняя часть колокола с петлеобразным ухом, близко напоминающим колокола, найденные у Десятинной церкви. (Раскопки В.Е.Гезе в Каневском у. Киевской губ. – АЛЮР, т. III, 1901, стр. 201). Обломки трех колоколов происходят с Княжой горы (Каталог украинских древности коллекции Тарновского. – Киев, 1898, стр. 25). Ухо от небольшого церковного колокола найдено раскопками В.Е.Гезе аа городище Очаков у дер.Набутово [В.Е.Гезе. Раскопки на городище “Очаков” у дер. Набутово (1901-1902). – АЛЮР, 1904, № 3, стр. 94]. Обломки древнего колокола были обнаружены нашими раскопками так называемой “Летской божницы” (М.К.Каргер. “Летская божница” Владимира Мономаха. – КСИИМК, XLIX, 1953, стр. 18). Кусок колокола был найден при разведках на городище Снепород (П.А.Раппопорт. Археологические заметки о двух русских оборонительных сооружениях XII в. – КСИИМК, вып. 54, 1954, стр. 185)], где едва ли существовали колокололитейные мастерские, достаточно многочисленны [о колоколах в киевских храмах не раз упоминают летописи. Так, в 1146 г. “Изяслав в Киеве взя колокол” (Ипат. лет. 1146 г.). Под 1259 г. в той же летописи говорится о перенесении кн. Данилом Галицким киевских колоколов в Холм (Ипат. лет. 6767 (1259) г.)].

Бронзовая лампада, найденная в “жилище…

Рис. 81. Бронзовая лампада, найденная в “жилище художника”. Раскопки 1938 г. [с. 379]

Однако до недавнего времени не было уверенности в том, что эти колокола действительно местного происхождения. В 1946 г. при раскопках на[с. 378] Б.Житомирской ул. нам удалось близ развалин жилища XIII в. найти обломок колокола, на котором сохранилась часть рельефной надписи русскими буквами (ТЬ…),что свидетельствует о местной (по-видимому, киевской) отливке колокола.

Литьем с утратой формы изготовлялись бронзовые лампады. Интересный образец их найден в “жилище художника” XIII в (рис. 81). Отливкой в двух или трех соединенных вместе глиняных формах изготовлялись булавы и боевые гири – кистени (рис. 82, 83).

Боевая гиря и булавы Глиняные формы для отливки кистеня

Рис. 82. Боевая гиря и булавы. Раскопки 1936—1937 и 1938 гг. [с. 380] Рис. 83. Глиняные формы для отливки кистеня (?). [с. 381] Особенно широкое распространение имело литье разнообразных медных крестов-энколпионов, амулетов-змеевиков, иконок (табл. XLIV, 1). Нередко эти отливки дополнительно украшались эмалью или чернью (табл. XLIV, 2).

Бронзовый хорос, найденный на Хоревой… Фрагменты бронзового хороса из…
Рис. 84. Бронзовый хорос, найденный на Хоревой ул. [с. 382] Рис. 85. Фрагменты бронзового хороса из Киевской Софии. Раскопки 1940 г. [с. 383] Наиболее сложными образцами киевского литья являются огромные паникадила – хоросы, обломки которых нередко встречаются при раскопках развалин древних храмов XI-XIII вв. Большой хорос состоял обычно из нескольких десятков отдельных отливок, скрепленных между собой клепкой (рис. 84). Наиболее древний образец монументального хороса, по-видимому [с. 379] киевского происхождения, был найден в 1953 г. в развалинах храма-усыпальницы XI в. в Переяславле Русском [М.К.Каргер. Раскопки 1952-1953 гг. в Переяславе-Хмельницком. – СА, XX, 1954, стр. 17 и рис. 7]. Обломки еще более монументального хороса обнаружены нашими раскопками в Киевской Софии (рис. 85).

Литейные формочки

Наряду с литьем по восковой модели киевские литейщики широко пользовались техникой литья в каменных формах. В этой технике отливались две совершенно различных группы изделий. Каменные формочки применялись киевскими литейщиками для отливки мелких, большей частью плоских бронзовых, оловянных и свинцовых подвесок различных форм, дунниц, перстней, пуговиц, крестиков и т. п. Формочки для отливки этого типа изделий весьма многочисленны (табл. XLV – XLVII). Большая коллекция их была обнаружена в 1893 г. на Флоровой горе (Киселевка) (табл. XLVIII, XLIX), что позволяет предположить существование там специальной мастерской. Наряду с каменными формочками иногда встречаются и глиняные, хорошо обожженные (табл. L).

Металлические формочки, очень редко встречающиеся на других древнерусских городищах, в Киеве неизвестны [Бронзовая формочка для отливки колта найдена на Княжой горе (КИМ, инв. № 68273), вторая – для отливки мелких шариков – происходит из Саркела, на нерабочей поверхности ее – знак Рюриковичей (см.: М.И.Артамонов. Средневековые поселения на нижнем Дону. – ИГАИМК, вып. 131, Л., 1935, стр. 21 и рис. 4, 1)]. Бблыная часть этих формочек односторонние, но встречаются и двусторонние, соединявшиеся попарно. Время появления этой разновидности формочек установить затруднительно. [с. 380]

Судя по тому, что некоторые из них имитируют арабские диргемы, пользование такими формочками следует отнести не позже чем к началу XI в. [Формочка для отливки диргема, хранящаяся в собрании КИМ, происходит из с. Григоровки Киевской области. О двух других формочках для отливки диргемов см.: Г.Ф.Корзухина. Киевские ювелиры накануне монгольского завоевания. – СА, XIV, 1950, стр. 218 и прим. 4]

Значительно больший интерес представляет вторая группа формочек, также достаточно многочисленная. Формочки этой группы служили для отливки трехбусинных серег или височных колец разнообразнейшего рисунка, колтов с рельефным изображением зверя или плетеного орнамента, звездчатых подвесок, нешироких наручей и ложновитых браслетов (табл. LI – LVII). Все предметы, отливавшиеся в этой группе формочек, имитировали драгоценные золотые и серебряные тисненые изделия, изготовлявшиеся древнерусскими “златокузнецами”. Именно поэтому они получили наименование “имитационные” (Б.А.Рыбаков).

Формочки эти вырезаны обычно в мягком, но плотном камне (шифер, черный жировик, реже известняк), позволявшем передать сложнейший мелкий рисунок всех деталей изделия, вплоть до мелкой зерни иди филиграни. Большая часть формочек составлялась из двух парных створок. Парные створки обычно имели очень тщательно притертые плоскости, что устраняло появление литейных швов при заливке в формочку металла. Для точного совмещения двух (иди трех) створок формочки в них просверливались круглые гнезда, в одном из которых укреплялся свинцовый стержень, своим выступающим [с. 381] концом точно входивший в гнездо парной створки формочки.

Все формочки этого типа выполнены исключительно тщательно, представляя порой замечательные образцы камнерезного искусства. Даже наружная их нерабочая поверхность в большинстве случаев отделана весьма тщательно. Иногда на [с. 382] наружной стороне резчики делали “пробы резца” – различные рисунки, не вызванные производственным назначением формочки. Так, на торцовой. части одной из них сохранился резной рисунок бородатого человека в остроконечной шапке (табл. XLVIII) [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 261].

Формочки с надписями

Рис. 86. Формочки с надписями. Раскопки 1937 и 1940 гг. : 1, 2 — формочки с надписью “Макосимов”, 3 — формочка с вырезанными буквами “НТ” [с. 385]

На нерабочей стороне одной из формочек для отливки трехбусинных серег процарапано имя мастера – владельца формочки – “Макосимов”, что обозначало “формочка Максима” (рис. 86, 1, 2). На другой формочке, происходящей с фдоровой горы, вырезаны буквы “НТ” (рис. 86, 3).

Все формочки имеют в верхней части канал для заливки металла (литок), а в формочках для изготовления изделий сложного рисунка от главного литка отходят обычно дополнительные каналы к различным частям изделия, чтобы расплавленный металл мог одновременно заполнить все части формочки. В нижней части формочек прорезался канал для отвода воздуха из полостей формочки при заливке металлом. Иногда формочки вырезаны на обеих сторонах камня. В этих случаях каждая сторона использовалась для отливки разных предметов.

Подавляющее большинство “имитационных” формочек, известных поныне, найдено в Киеве, в основном на территории бывш. усадьбы Петровского, бывш. усадьбы Десятинной церкви и близ расположенной бывш. усадьбы Трубецкого, т.е. на древней территории княжеского двора или вблизи него. Тридцать шесть фрагментов литейных формочек, из которых удалось склеить девятнадцать формочек для отливки трехбусинных серег, колтов, звездчатых подвесок и ложновитого браслета, были найдены в тайнике под развалинами Десятинной церкви (табл. LV, LVI) [М.К.Каргер. 1) Археологические исследования древнего Киева, стр. 119 и рис. 84 – 85; 2) Тайник под развалинами Десятинной церкви в Киеве. – КСИИМК, X, 1941, стр. 77 и рис. 24]. Несколько формочек найдено в других [с. 383] районах верхнего города. Пять “имитационных” формочек наряду с формочками для отливки простейших изделий были найдены на Флоровой горе (табл. LVII).

Одно непонятное на первый взгляд обстоятельство, связанное с “имитационными” формочками, обратило на себя внимание исследователей киевского ювелирного ремесла. При обилии находок “имитационных” формочек поражало почти полное отсутствие изделий, отлитых в этих формочках. По словам Б.А.Рыбакова,

“обычно археологический материал обильно представляет продукцию мастеров и крайне скудно – орудия производства. Здесь же наоборот: налицо инструменты литейщика, а сделанные при помощи этих литейных форм колты и браслеты не найдены” [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 273].

Разгадку этого “странного явления” Б.А.Рыбаков предлагал искать “в топографическом размещении находок формочек внутри города, другими словами – в социальной топографии русского города XII-XIII вв.” [там же]. Если объединить все формочки, найденные в Старом городе, вблизи княжеского дворца и Десятинной церкви, и формочки, найденные на Флоровой горе, вдалеке от аристократической части города, отобрать при этом сомнительные, как полагал Б.А.Рыбаков, в смысле районирования материалы из тайника Десятинной церкви [Б.А.Рыбаков считает, что мастер-литейщик, погибший в тайнике под Десятинной церковью, пришел сюда не из ближайших мастерских этой древнейшей части города, а из более удаленного ремесленного посада, может быть с той же Флоровой горы (там же, стр. 274)], то, по мнению названного исследователя, получается следующая картина: в первом, центральном районе (близ Десятинной церкви) встречаются литейные формы для широких браслетов, энколпионов, а однажды найдена формочка для перстня с княжеским знаком на щитке [в действительности эта формочка найдена на Флоровой горе (см.: Архив ИИМК, ф. АК, д. 122/1894 г. и фотоархив ИИМК, F. 114, 7)]. Другими словами – мастера, работавшие на княжом дворе, отливали, по мнению Б.А.Рыбакова, те вещи, которые попадали в боярско-княжеские клады XIII в.

Иную картину дает, по его мнению, ремесленный посад на Флоровой горе. Только там литьем в “имитационных” формах воспроизводили сложные ювелирные изделия, украшенные зернью и сканью, создававшиеся ювелирами Старого города [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 275].

Учет топографии находок формочек, по мнению Б.А.Рыбакова, объясняет и отсутствие литых подражаний в кладах, поскольку все дошедшие до нас клады связаны с княжеско-боярской средой,

“а златокузнецы, обслуживавшие ее, были не подражателями, а законодателями мод” [там же].

“На другом социальном полюсе города – в обширном ремесленном посаде, на Подоле и в иных мостах – работали ювелиры, не располагавшие ни сложным обору[с. 384]дованием для волочения скани и паяния зерни, ни временем для трудоемкой и кропотливой отделки индивидуальных заказов, их рынок был шире, и для них вопрос массового выпуска стоял, очевидно, острее, чем для придворных мастеров. Это и толкало их на путь выполнения украшений посредством литья в каменных формах” [там же, стр. 277].

Рис. 86. Формочки с надписями. Раскопки 1937 и 1940 гг. 1,2 — формочки с надписью «Макосимов»; з — формочка с вырезанными буквами «Н Т».

Необычное преобладание литейных форм над готовыми изделиями, по мнению Б.А.Рыбакова, объясняется тем, что украшения, бытовавшие у рядовых жителей городского посада, совершенно неизвестны нам ни по кладам, ни по погребениям [там же; эту же мысль высказывал десятилетием раньше A.С.Гущин. Противопоставляя ювелирную мастерскую на Флоровой горе, принадлежавшую, как думал А.С.Гущин, свободным мастерам, изготовлявшим различные предметы личного убранства, металлическую утварь, оправу для оружия и т.п., мастерским на княжом дворе, он утверждал, что “характерной чертой этой мастерской являлось наличие в ней ряда формочек для изготовления украшений на более широкого потребителя”. Изделия этой мастерской, по мнению А.С.Гущина, “представляли, таким образом, более дешевый и ходовой товар, подражающий по формам наиболее распространенным украшениям господствующего класса” (А.С.Гущин. Памятники художественного ремесла древней Руси Х-XIII вв. – Л., 1936, стр. 26)]. [с. 385]

Эта стройная, на первый взгляд, концепция, казалось бы, исчерпывающе объясняющая непонятное явление в истории киевского ремесла, однако, от начала до конца построена на ошибочной локализации находок или неверной их трактовке, что было убедительно показано Г.Ф.Корзухиной [Г.Ф.Корзухина. Киевские ювелиры накануне монгольского завоевания. – СА, XIV, 1950, стр. 220 и 229]. В действительности основная масса “имитационных” формочек для отливки колтов, звездчатых подвесок и трехбусинных серег найдена именно в районе княжого двора и лишь пять формочек этого типа были найдены на Флоровой горе [три формочки для отливки перстней и одна для отливки медальона, найденные на Флоровой горе, отнесены Г.Ф.Корзухиной (там же, табл. I) к числу “имитационных” без достаточных оснований]. Таким образом, стройная картина “социальной топографии” находок не имеет под собой никаких оснований. И в мастерских на княжом дворе и в мастерской на Флоровой горе отливали изделия, имитировавшие драгоценные украшения; и здесь и там отливали в каменных формах и простые мелкие изделия – пуговицы, подвески, крестики и т.п.

Свинцовые колт (1) и наруч (3)

Рис. 87. Свинцовые колт (1) и наруч (3) из раскопок в усадьбе Михайловского Златоверхого монастыря и формочка для наруча (2). [с. 387]

Среди маловыразительных ювелирных изделий с Княжой горы и Поросья, хранящихся в коллекциях Киевского исторического музея, Г.Ф.Корзухиной удалось разыскать ряд вещей (звездчатая подвеска, два колта), несомненно выполненных в “имитационных” формочках. Свинцовый колт и свинцовый наруч (рис. 87, 1, 3), довольно близко напоминающий одну из киевских формочек (рис. 87, 2), были найдены при раскопках 1938 и 1940 гг. в усадьбе Михайловского Златоверхого монастыря [Г.Ф.Корзухина. Там же, стр. 221-223].

Эти и другие подобные находки, изученные Г.Ф.Корзухиной, дали ей серьезное основание утверждать, что изделия, отлитые в “имитационных” формочках, при всей их незначительности все же существуют [там же, стр. 227].

По свидетельству В.К.Гончарова, при раскопках на Райковецком городище была найдена свинцовая трохбусинная серьга, отлитая в “имитационной” формочке. Оловянный звездчатый колт и пластина створчатого браслета-наруча с ложнозерненым узором, происходящие из Гродно, опубликованы Н.Н.Ворониным [Н.Н.Воронин. Древнее Гродно. – МИА СССР, № 41, М., 1954, стр. 67 и рис. 32]. Немногочисленность известных нам изделий этого рода Г.Ф.Корзухина правильно объясняет появлением этой новой ювелирной техники в начале XIII в., незадолго до монгольского нашествия. По мнению того же автора, идея изготовления литых украшений, подобных тисненым, принадлежала опытным ювелирам наиболее крупных ремесленных центров, в частности ювелирам Киева, где и найдено подавляющее большинство “имитационных” формочек [Г.Ф.Корзухина. Киевские ювелиры…, стр. 227].

Появление техники свинцовых или оловянных отливок в “имитационных” формочках свидетельствует о весьма важных процессах в развитии киевского ремесла: от изготовления отдельных чрезвычайно [с. 386] дорогих изделий, выполнявшихся по индивидуальному заказу, киевские ремесленники и те, что работали на княжом и боярских дворах, и свободные городские ремесленники переходили к изготовлению массовой продукции, выпускавшейся на широкий городской рынок. С проявлениями этого же процесса в других видах киевского ремесла мы столкнемся еще не раз.

Мастерская литейщика

Бронзовые изделия, найденные в…

Рис. 88. Бронзовые изделия, найденные в мастерской литейщика. Раскопки 1948 г. [с. 389]

Интересная по составу находок мастерская литейщика была раскопана нами в 1948 г. в усадьбе Киевского исторического музея (бывш. усадьба Петровского) [М.К.Каргер. Розкопки на садибі Київського історичного музею. – Археологічні пам’ятки УРСР, т. 3, Київ, 1952, стр. 7-10]. На полу полуземляночного жилища лежало множество различной формы обломков толстых бронзовых пластин, куски медной проволоки, а также обломки разнообразных бронзовых предметов: две створки от одного энколпиопа, по одной створке еще от двух разных энколпионов и обломок верхней части четвертого, крестик с выемчатой желтой эмалью, большая булавка со щитком, на котором плохо сохранилось какое-то изображение, почти такого же размера булавка с петлей на конце, массивное кольцо, ажурная прорезная пластинка, обломки различных колец, пряжка и аморфные обломки других бронзовых изделий (табл. LVIII). В этом же жилище был найден обломок церковного колокола и часть весьма массивного [с. 387] бронзового предмета в форме розетки (рис. 88), назначение которого установить не удалось.

Все эти предметы и особенно значительное количество разбросанные по полу обломков бронзовых пластинок и проволоки свидетельствовали о том, что в полуземлянке находилась мастерская но выработке мелких бронзовых изделий. Полагаем, что обломки колокола и массивного бронзового предмета попали сюда, вероятно, уже в качестве материала для мелких поделок.

Обращает внимание находка на полу шести трубчатых железных замков, покрытых бронзовой обкладкой (табл. LIX). Находки замков в киевских жилищах XII – XIII вв. нередки, однако в количестве не более двух-трех экземпляров. Не является ли большое количество замков, найденных к тому же среди обрезков бронзовых пластинок, свидетельством того, что изготовленные в кузнечной мастерской железные замки проходили здесь какую-то дополнительную обработку (обтяжку бронзой?).

Среди находок, характеризующих полуземлянку 1948 г. как мастерскую, необходимо отметить еще два предмета: золотую трехбусинную серьгу киевского типа и фрагмент каменной литейной формочки [М.К.Каргер. Розкопки на садибі Київського історичного музею, стр. 10].

[Значение этой замечательной находки недавно пыталась дискредитировать Г.Ф.Корзухина, утверждавшая, что “связь формочки с жилищем из-за неясности и противоречивости (! – М.К.) сведений об условиях ее находки не может быть установлена”. В примечании Г.Ф.Корзухина разъясняет это безапелляционное утверждение следующим образом:

“В сборнике “По следам древних культур” (1953, стр. 70) М.К.Каргер пишет, что формочка найдена на полу землянки. Однако в первоначальной публикации материалов раскопок 1948 г. он не упоминает ее в числе находок на полу. Из контекста же следует, что формочка была найдена либо в заполнении землянки, либо в культурном слое над ней” (Г.Ф.Корзухина. Новые данные о раскопках В.В.Хвойко на усадьбе Петровского в Киеве. – СА, XXV, 1956, стр. 328, прим. 1).

В предварительной отчетной публикации раскопок жилища-мастерской в усадьбе Киевского исторического музея о находке фрагмента формочки сообщалось:

“В заполнении углубленной в материк части землянки, преимущественно в нижних его слоях и особенно на полу землянки найдено значительное количество разнообразных предметов, которые дают основание утверждать, что землянка 1948 г. была, как и большинство подобных сооружений, ранее обнаруженных в различных районах древнего Киева, не только жилищем, но и ремесленной мастерской” (М.К.Каргер. Розкопки на садибі Київського історичного музею, стр. 9).

Среди предметов, найденных в “нижних слоях и особенно на полу землянки”, назван и фрагмент формочки для отливки трехбусинных серег (там же, стр. 10). Позже в популярной статье того же автора, в рассказе о монгольском погроме Киева, говорилось:

“Одна из них (литейная формочка), найденная нашими раскопками 1948 г. на полу жилища мастерской, расположенного неподалеку от церкви, позволила установить, откуда прибежал в Десятинную церковь ремесленник-ювелир, погибший под развалинами храма” (М.К.Каргер. Древний Киев. – В кн.: По следам древних культур. Древняя Русь. 1953, стр. 70).

Даже не учитывая того, что второй отрывок взят из популярной статьи, где позволительно отказаться от специального археологического определения горизонта находки, между приведенными сведениями о находке формочки дет решительно никакой “противоречивости”. Находка 1948 г. действительно “противоречит” только доводам Г.Ф.Корзухииой о том, где жил и работал в декабре 1240 г. мастер Максим (Г.Ф.Корзухина. Новые данные о раскопках В.В.Хвойко…, стр. 330)]

Последний (табл. LIII, [с. 388] средняя в нижнем ряду) заслуживает особого внимания. Он представляет собой обломок одной из трех частей трехдольной формочки дня отливки трехбусинных серег Формочка вырезана из светло-серого мягкого сланца; углубленная резьба бусин поражает исключительным изяществом рисунка и мастерством исполнения. На обломке сохранились лишь углубления для двух бусин, от третьей – лишь совсем незначительная часть

Уже в первый момент после очистки формочки от земли бросилось в глаза сходство вновь найденного фрагмента с одной из каменных формочек, обнаруженных В.В.Хвойкой при раскопках в 1907-1908 гг. в усадьбе Петровского. Сопоставление с этой формочкой, хранящейся в Киевском историческом музее, позволило убедиться, что формочка, найденная в землянке 1948 г., и формочка из раскопок Хвойки (табл. LIII, средняя в верхнем ряду) составляют две доли одной трехдольной формочки. Находка частей одной и той же литейной формы раскопками, разделенными несколькими десятилетиями, на интересующей нас территории древнего Киева не является неожиданностью. Раскопками Института археологии в 1936 г. на участке “S, раск. А”, распо[с. 389]ложениого на границе бывш. усадьбы Петровского и соседней с нею усадьбы Слюсаревского, был найден фрагмент литейной формочки для отливки наруча с изображением чудовища в плетении, оказавшийся парной створкой к известной, многократно опубликованной формочке с изображением двух сиринов в плетении, найденной раскопками В.В.Хвойки в 1907 – 1908 гг. (табл. LI).

Нашими раскопками 1939 г. среди многих формочек для отливки различных предметов убора, обнаруженных в тайнике под развалинами Десятинной церкви, была найдена формочка для отливки трехбусинных серег (табл. LVI), которая, как это было подмечено Г.Ф.Корзухиной, оказалась частью трехдольной формочки, вторая доля которой была найдена раскопками В.В.Хвойки в усадьбе Петровского (табл. LIII) [Г.Ф.Корзухина. Киевские ювелиры…, стр. 230].

На основании этого наблюдения Г.Ф.Корзухина пыталась определить положение мастерской, в которой работал мастер-ювелир, погибший вместе со своим инструментарием под рухнувшими сводами Десятинной церкви. Считая расположение раскопов Хвойки неизвестным, Г.Ф.Корзухина приходила к выводу, что мастерская эта должна была находиться там, где раскопками 1936 г. был обнаружен фрагмент формочки наруча, полагая, что он находился вместе с формочкой парной для него створки с изображением сиринов и полагая также, что эта последняя была найдена в 1907-1908 гг. вместе с частью формочки трехбусинной серьги, вторая часть которой найдена в тайнике [там же, стр. 229-230, ср. более позднее утверждение Г.Ф.Корзухиной о том, что опубликованиый Д.И.Багалеем (Русская история, т. I. М., 1914, стр. 504, рис. 175) план усадьбы Петровского с нанесенными на него раскопанными участками оставался “немым” до обнаружения ею выписок А.А.Спицына из дневника В.В.Хвойки (Г.Ф.Корзухина. Новые данные о раскопках В.В.Хвойко на усадьбе Петровского в Киеве. – СА, XXV, 1956, стр. 320).

В действительности легенда к плану раскопок В.В.Хвойки в усадьбе Петровского, почти полностью раскрывающая топографию раскопанных участков, была обнаружена уже около пятвадпати лет назад (Центральный исторический архив УССР, фонд Общества охраны памятников старины и искусства 1910-1919, д. 9, лл. 56-57) и использовалась не только при изучении наследия В.В.Хвойки, ио и при планировании раскопок в усадьбе Исторического музея, в состав которой вошла усадьба Петровского].

Ссылаясь на “выписки из дневников В.В.Хвойки, сохранившиеся в Киеве в частных руках”, Г.Ф.Корзухина утверждала, что из этих выписок видно, что “формочки найдены в пределах одной ювелирной мастерской, точное местонахождение которой нам неизвестно” [там же, стр. 230. Позже, обнаружив выписки А.А.Спипына из дневника В.В.Хвойки, Г.Ф.Корзухина считала, что предположение ее подтвердилось и мастерская мастера Максима “получила точную локализацию” (Г.Ф.Корзухина. Новые данные о раскопках В.В.Хвойко…, стр. 330)].

С этим утверждением нельзя согласиться: из выписок отнюдь не явствует, что все формочки найдены в одной мастерской. Под понятием “мастерской” в записях В.В.Хвойки скрываются отнюдь не конкретные, раскрытые рас[с. 390]копками остатки мастерских. “Мастерская” в записях Хвойки – понятие собирательное: это различные орудия производства, сырье, полуфабрикаты, отбросы производства и т.п., найденные отнюдь не всегда в одном месте. Есть и более определенные доказательства того, что остатки ювелирного производства были обнаружены В.В.Хвойкой не в одном месте, как утверждает Г.Ф.Корзухина.

В объяснительном тексте к плану раскопок В.Хвойки остатки мастерской ювелирных и эмалевых изделий показаны в двух далеко отстоящих одна от другой точках. Первая из них, названная “мастерской ювелирных и эмалевых изделий”, была раскопана в центральной части усадьбы, примерно там, где ныне находится садик перед зданием музея, вторая, названная “мастерской эмалевых изразцов и ювелирных изделий”, раскопана в юго-западном углу усадьбы на границе с соседней усадьбой Слюсаревского. Добавим к этому, что и в 1936-1937 гг. остатки ювелирного производства и, в частности, литейные формочки были найдены также на двух весьма отдаленных один от другого участках бывш. усадьбы Петровского. Из сказанного следует, что стремление автора связать все найденные на территории бывш. усадьбы Петровского и в тайнике под Десятинной церковью формочки с какой-то единой ювелирной мастерской – плод недоразумения.

Обнаруженная раскопками 1948 г. мастерская, судя по обилию обрезков бронзовых пластинок и проволоки, а также ввиду наличия в ней ряда бронзовых изделий, может быть понята, по-видимому, как мастерская по изготовлению мелких бронзовых вещей.

Находка на полу мастерской фрагмента литейной формочки свидетельствует, однако, о том, что в этой же мастерской может быть занимались наряду с выработкой бронзовых изделий и литьем предметов личного убора в “имитационных” формочках. Не исключена возможность, что некоторые из формочек, найденных в 1907-1908 гг., и, в частности, вторая половина найденной нами формочки происходят из этой именно мастерской. Возможно, что и три формочки, найденные в 1936 г. на участке, соседнем с усадьбой Слюсаревского, т.е. на территории, смежной с нашими раскопками 1948 г., также связаны с обнаруженной нами мастерской. Но все эти не лишенные вероятия предположения отнюдь не должны приводить к обязательному выводу о связи раскопанной в 1948 г. мастерской со всем комплексом формочек, найденных в усадьбе Петровского в 1907-1908 гг., а через них с находками 1936-1937 гг. на той же территории и с формочками из тайника Десятинной церкви.

Литьем в “имитационных” формочках занимались различные мастера, работавшие на княжом дворе и на соседних с ним дворах киевской знати; вот почему нас нисколько не должны удивлять находки совершенно аналогичных формочек и в бывш. усадьбе Трубецкого, и на дворе д.4 по Б.Житомирской ул., и даже на более отдаленной территории Михайловского Златоверхого монастыря. Все эти находки, обнаруженные в различных мастерских первой половины XIII в., ничем не связанных одна с другой, заставляют ре[с. 391]шительно отбросить мысль о какой-то якобы единой “крупной ювелирной мастерской”, монопольно владевшей производством удешевленных ювелирных изделий, повторявших более старые, дорого стоившие предметы убора по новому в техническом отношении способу отливки в “имитационных” формах.

Ковка, чеканка, позолота

Наряду с литьем широкое распространение имела обработка цветных и благородных металлов в технике ковки и чекана.

Среди древнейших киевских изделий этого рода следует указать на обломок толстого бронзового позолоченного листа с чеканным изображением апостола Павла, найденный при раскопках в алтарной части Софийского собора (табл. LX). Лицо Павла выполнено с исключительным реализмом. Возле изображения – чеканная надпись “ПАВЕЛОС”. “Наивный” грецизм ее свидетельствует о русском происхождении мастера.

Из кованых серебряных пластин изготовлялись весьма распространенные в быту социальных верхов киевского общества широкие наручи, украшенные чеканным орнаментом и изображениями звериного стиля, а иногда и жанровых сценок (табл. LXI). Мнение Б.А.Рыбакова об отливке их в каменных литейных формочках ошибочно [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 265-270; ошибочность маеиия об отливке широких наручей в каменных литейных формах была отмечена Г.Ф.Корзухиной (Киевские ювелиры…, стр. 221, прим. 1)]. О миниатюрных оловянных или свинцовых наручах, изготовлявшихся в подражание кованым серебряным, была речь выше.

С техникой чекана тесно связана сопутствовавшая ей техника позолоты как сплошной, так и в виде инкрустации.

Техника позолоты медных листов имела широкое применение при изготовлении оружия и различных бытовых изделий и особенно в строительном деле. “Златоверхие” терема и “златоглавые” храмы не раз упоминаются в памятниках киевской письменности. Нередки и находки обломков толстых медных листов от кровли, покрытых отлично сохранившейся позолотой. Технологический анализ этих обломков показывает, что хорошо прокованный медный лист густо покрывался золотой амальгамой, после чего прокаливался на сильном огне.

Особого рассмотрения заслуживает техника золотой росписи по меди, распространенная в древней Руси в качестве декоративного приема украшения дверей. Общеизвестны медные двери с золотой росписью, сохранившиеся в Суздале (XIII в.), знаменитые Васильевские врата, изготовленные для Новгородской Софии, и целый ряд фрагментов подобных изделий из других городов. Техника золотого письма на меди была детально исследована И.А.Гальнбеком и Ф.Я.Мишуковым, доказавшими, что распространенное мнение о том, что упомянутые изделия выполнены в технике золотой инкрустации, ошибочно; в действительности рисунок исполнялся способом письма жидким золотом [И.А.Гальнбек. О технике золоченых изображений на Лихачевских вратах в Гос. Русском музее. – Материалы по русскому искусству, т. I. Изд. ГРМ, Л., 1928, стр. 22-31; Ф.Я.Мишуков. К вопросу о технике золотой и серебряной наводки по красной меди в древней Руси. – КСИИМК, XI, 1945, стр. 113]. [с. 392]

Одним из интереснейших памятников этого рода является фрагмент бронзовой пластинки с золотым рисунком, изображающим городскую стену, башню, ладью с высоким загнутым носом и на переднем плане – трех воинов, вооруженных щитами и копьями (табл. LXII, 1) [Древности Приднепровья, вып. V. Киев, 1902, стр. 23]. Б.А.Рыбаков полагад,что в отличие от других дошедших до нас дверей церковного назначения описанный фрагмент принадлежал двери светского дворцового здания в Киеве [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 326]. В действительности описанный фрагмент происходит из раскопок на Княжой горе и прямого отношения к Киеву не имеет, но не исключено, что двери эти были выполнены киевским мастером. О том, что изделия подобного рода в Киеве действительно изготовлялись, свидетельствуют найденные в 1937 г. при раскопках в усадьбе Десятинной церкви два обломка медного листа с орнаментальной золотой росписью, выполненной в той же технике (табл. LXII, 2, 3).

В 1933 г. в северной части горы Киселевки, над Житным базаром, были раскопаны три отлично сохранившиеся полуземлянки, две из которых являлись мастерскими медных изделий. На полу их обнаружено огромное количество обрезков меди, куски и слитки меди, олова, а также готовые изделия [С.Магура. Розкопи на горі Киселівці в Києві 1933 р. – НЗІІМК АН УРСР, кн. I, Київ, 1934, стр. 212].

Заслуживает при этом внимания одна деталь, установленная при исследовании пода печи в большей землянке. По утверждению исследователя, в результате действия высоких температур глиняная обмазка пода печи была местами остеклована. Этот факт свидетельствует о том, что печь служила не только для варки пищи, но, может быть, и для плавки металлов.

Раскопками Киевского исторического музея в 1939 г. на другом участке северо-западного салона Киселевки был обнаружен древний завал обрезков медных листов в виде узких полос и другие отходы металлического производства [Розкопи в Києві на горі Кисілівпів 1940 р. (з матеріалов наукового архіву Інституту археології АН УССР). – Археологія, І, Київ, 1947, стр. 142)].

Мастерская, изготовлявшая какие-то мелкие медные изделия, была раскопана в 1938 г. в усадьбе бывш. Михайловского Златоверхого монастыря. На полу полуземляночного жилища (VII) находилось множество обрезков тонких листов меди, а также небольшое количество заготовок каких-то изделий [М.К.Каргер. Археологические исследования древнего Киева, стр. 17].

Мастерская чеканщика, содержавшая листы тонкой меди, миниатюрные молоточки, зубильца и пунсоны, была раскопана в Вышгороде [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 291].

Еще во второй половине Х в. “златокузнецы” Среднего Поднепровья овладели новой техникой обработки золота, серебра и меди, явившейся несомнен[с. 393]ным усовершенствованием и механизацией техники чекана. Новшество заключалось в применения медных или стальных штампов – матриц, при помощи которых на тонких, предварительно хорошо прокованных листах металла оттискивался рельефный рисунок [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 301 сл.].

До недавнего времени серебряные тисненые изделия, украшенные зернью, нередко встречающиеся в кладах и погребениях Х в., безоговорочно относились к числу привозных вещей с Востока. Мнение о местном, русском происхождении изделий этой техники было впервые высказано А.С.Гущиным, ничем, однако, не подтвердившим его [А.С.Гущин, ук. соч., стр. 31].

Г.Ф.Корзухиной было бесспорно доказано производство этих изделий в Среднем Поднепровье, где не только найдена большая часть известных доныне изделий этого рода, но обнаружен в составе погребального инвентаря и набор матриц для тиснения различных предметов, принадлежавших умершему ювелиру Х в. [Г.Ф.Корзухина О технике тиснения и перегородчатой эмали в древней Руси Х-ХІІ вв. – КСИИМК, XIII, 1946, стр. 45-52]

Б.А.Рыбаков усматривал в появлении этого нового технического приема в работе русских городских “златокузнецов” влияние византийской культуры, полагая, что эта техника явилась одним из положительных результатов сближения Руси с Византией [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 305].

О массовом применении техники тиснения киевскими “златокузнецами” свидетельствуют многочисленные ювелирные изделия из серебра и золота, найденные в составе киевских кладов.

Техникой тиснения в XI-XIII вв. киевские “златокузнецы” выполняли различные изделия: серебряные с чернью колты, звездчатые подвески (табл. LXIII), золотые и серебряные нашивные бляшки, полые лидиевидиые подвески – “крины” (табл. LXIV), полые бусы, украшенные зернью (табл. LXIV, LXV), миниатюрные золотые и серебряные “колодочки” полуцилиндрической формы, нашивавшиеся на ленты, басму на иконах, небольшие иконки и пр.

Круглая свинцовая подушка, обтянутая…

Рис. 89. Круглая свинцовая подушка, обтянутая железным кольцом, раскопки 1946 г. (1); матрица для тиснения бус (2). [с. 395]

При раскопках древнерусских городищ (Княжа гора, Сахновка, Райки, Вышгород и др.) найдено немало матриц для тиснения различных изделий. В музейных коллекциях Москвы, Ленинграда и Киева хранится ряд интереснейших матриц, к сожалению, неизвестного происхождения. На территории Киева матрицы были обнаружены в ювелирной мастерской, раскопанной В.В.Хвойкой [В.В.Хвойка, ук. соч., стр. 71], а также в ряде других мест (рис. 89, 2).

Особый интерес представляет найденная в жилпще XIII в. на Б.Житомирской ул. (раскопки 1946 г.) круглая свинцовая подушка около 9 см в диаметре, [с. 394] обтянутая по краю железным кольцом, не позволявшим свинцу расплющиваться под ударами молотка (рис. 89, 1).

Процесс тиснения заключался в том, что на бронзовую или стальную литую матрицу, имевшую выпуклый рисунок, накладывался тонкий лист металла, на котором должен быть оттиснут рисунок. Поверх листа “златокузнец” накладывал свинцовую подушку, по которой ударял деревянным молотком. Свинец, а вместе с ним лист металла, от ударов приобретал форму матрицы. Следует отметить, что “подушка” найдена в помещении, о котором выше была речь как о жилище кузнеца. По-видимому, кузнец изготовил железную обойму, обтягивавшую края подушки.

Совершенно аналогичная свинцовая подушка несколько меньших размеров обнаружена при раскопках 1936 г. в Вышгороде [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 301].

Как справедливо отмечал Б.А.Рыбаков, очевидное преимущество техники тиснения перед техникой чекана

“состояло в несравненно большей продуктивности тиснения, в убыстрении процесса производства, так как мастеру не нужно было тысячи раз ударять по орнаментируемому листу пуансоном” [там же, стр. 303].

Затратив значительный труд на отливку матрицы, изготовлявшейся по восковой модели, “златокузнец” мог пользоваться ею, по-видимому, достаточно длительный период. Удары деревянного молотка через толстую свинцовую подушку и лист металла, очевидно, не причиняли матрице больших повреждений, и потому набор матриц не требовал частой замены. В отношении ускорения производственного процесса техника тиснения напоминала в известной мере рассмотренную выше технику литья в каменных формах. Значительный труд на отливку штампа (в технике тиснения), так же как затрата труда на резьбу каменной формочки (в технике литья), оправдывался в обоих случаях убыстрением и облегчением производства самой продукции. [с. 395]

Обе рассмотренные разновидности ювелирной техники отражают общую тенденцию древнерусского городского ремесла XII-XIII вв. к повышению массовости продукции в связи с непрерывно возраставшей ролью товарного производства, обслуживавшего широкий городской и даже сельский рынок. Даже мастера, работавшие на княжом дворе иди в монастырской вотчине, постепенно втягивались в этот процесс, продолжая обслуживать в то же время нужды того феодального хозяйства, частью которого они являлись.

Зернь, скань, инкрустация

Одним из наиболее распространенных видов ювелирной техники были изделия из проволоки. Киевские “златокузнецы” с древнейших времен изготовляли из медной, серебряной и золотой проволоки разнообразнейшие изделия, начиная от простейшего проволочного перстня или височного кольца и кончая изощренными фидигранями, нередко сочетавшимися с перегородчатой эмалью, чернью и другими приемами. Все эти изделия требовали прежде всего изготовления самой проволоки различных диаметров, производившейся как с помощью техники ковки, так и более совершенной техники волочения.

Медный жгут-заготовка для изготовления…

Рис. 90. Медный жгут-заготовка для изготовления шейиых гривен. Случайная находка. [с. 397]

Среди киевских находок, характеризующих изделия из толстой проволоки, заслуживает внимания интересная заготовка медного проволочного жгута для изготовления шейных гривен (рис. 90) [Сведение о находке опубликовано в OAK за 1906 г., СПб., 1909, стр. 124 и рис. 177; см. также: Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 331]. Заготовка представляет толстую проволоку, свитую в жгут, а затем закрученную в несколько колец. По мере надобности от заготовки отрезали кусок, из которого делали гривну. Интересны соображения, высказанные Б.А.Рыбаковым по поводу этой старой находки.

“Перед нами, – пишет он, – любопытный пример перехода от работы на заказ к работе на рынок. Мастер тянет проволоку заранее, еще до получения заказа на гривны, готовит сырье для них – жгут. Если бы мастер работал целиком на рынок, он неизбежно разрезывал бы проволоку на одинаковые куски и сделал бы из них гривны, а не стал бы укладывать жгут в спираль, Совершенно очевидно, что мастер сделал заготовку в расчете на будущие заказы и резать проволоку не решался, так как гривны могли быть заказаны разных размеров. Отсюда один шаг до того, чтобы мастер решился готовить впрок не только проволоку, но и самые гривны; в таком случае его мастерская стала бы одновременно и местом продажи украшений” [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 331].

Широкое применение в ювелирной технике имела скань, иди филигрань. Основой ее была тонкая крученая проволока, из которой киевские “златокузнецы” образовывали разнообразные сложнейшие узоры. Скань применялась в двух видах: в ажурной скани сами проволочки образуют каркас изделия, накладной сканый узор припаивался к золотой иди серебряной основе изделия. Сканый узор нередко сочетался с техникой зерни, представлявшей мельчайшие зерна металла (серебра иди золота), которые припаивались в виде различных узоров к основе изделия. Скань и зернь известны уже в изделиях рус[с. 396]ских “златокузнецов” Х в. В XI-XIII вв. обе эти разновидности ювелирной техники были излюбленным приемом киевских “златокузнецов” (табл. LXIII – LXV).

Наряду с зернью и сканью уже в древнейших русских ювелирных изделиях из серебра широко применялась техника черни. Черпью заполняли углубленный фон серебряного изделия, а иногда и углубленные контурные линии изображения (табл. LXIII). В состав черневой массы, употреблявшейся русскими мастерами, входили серебро, свинец, красная медь, сера, поташ, бура и соль [там же, стр. 320]. Порошок черни разводили водой и густо покрывали им фон изделия, предварительно процарапанный резцом для лучшего сцепления черни с серебром. Затем пластинка прокаливалась на жаровне, благодаря чему чернь плотно соединялась с серебром [там же]. По-видимому, чернением занимались в основном в тех киевских мастерских, где изготовляли тисненые серебряные изделия. К сожалению, никаких производственных остатков этой техники в киевских ювелирных мастерских до сих пор не обнаружено, так же как и остатков производств зерни и филиграни.

Среди изделий киевских “златокузнецов” заслуживает внимания еще одна разновидность техники – инкрустация железных и бронзовых изделий золотом или серебром. В раскаленном железе тонким зубилом прорубался углубленный рисунок, после чего в углубления забивалась золотая или серебряная проволока. Техника инкрустации была распространена еще в Х в., как показывают бляшки, встречающиеся в погребениях киевского некрополя. Позже эта техника применялась для орнаментации железных изделий конского снаряжения и оружия.

Перегородчатая эмаль

Наивысшим достижением киевских “златокузнецов” XI – XIII вв. была техника перегородчатых эмалей. В производстве изысканных золотых изделий, обильно украшенных как орнаментальными, так и изобразительными эмалями, киевские ремесленники достигли высот подлинного большого искусства. Многочисленные, разнообразные по назначению золотые изделия с перегородчатой эмалью стали известны уже давно, со времени находки первых кладов в Старой Рязани и в Киеве. Количество их непрерывно возрастает [с. 397] в результате новых раскопок и случайных находок в древнерусских городах. Давно обратили на себя внимание на ряде эмалевых изделий русские надписи, к тому же нередко с диалектологическими особенностями, что не оставляло сомнений в местном происхождении этих изделий. Большая заслуга в изучении древнерусских перегородчатых эмалей принадлежит Н.П.Кондакову, который не только собрал весьма значительный материал, но и подверг его исследованию с художественной и технической стороны [Н.П.Кондаков. 1) Византийские эмали. Собрание А.В.Звенигородского. – СПб., 1892; 2) Русские клады, т. I. – СПб., 1896].

Н.П.Кондаков не отрицал местного русского производства перегородчатых эмалей, однако в то же время считал их всякий раз лишь огрубевшими провинциальными вариантами византийского эмальерного искусства. Большинство этих изделий, по его словам, “настолько грубо, что при всей подражательности более напоминает древние варварские эмали, чем свой прекрасный образец” [Н.П.Кондаков. Византийские эмали, стр. 186-188]. Исключительно высокие художественные и технические качества русских эмалей Н.П.Кондаков не смог понять и должным образом оценить. За полвека после выхода работ Н.П.Кондакова не только значительно возросло количество древнерусских эмалей, но, что гораздо существеннее, в Киеве были открыты ювелирные мастерские, производившие среди прочих изделий и перегородчатые эмали.

Две таких мастерских были открыты раскопками В.В.Хвойки на территории усадьбы Петровского. Вот что писал о них сам исследователь:

“Не менее интересными являются остатки мастерских ювелирных изделий и дорогих предметов эмальерного производства. Здесь были обнаружены уцелевшие горны и печи специального устройства, а также каменные формочки, служившие для отливки колтов, колец, браслетов, металлических бус, складных крестов и т.д., штампы для выбивания орнамента на металлических украшениях и множество кусков разноцветной эмали двух видов – легковесной и тяжеловесной” [В.В.Xвойка, ук. соч., стр. 71].

Теми же раскопками были обнаружены остатки другой обширной мастерской с целым рядом глиняных горнов и печей “особого устройства”, где, по словам исследователя,

“было найдено большое количество сломанных, поврежденных огнем и отчасти расплавленных стеклянных браслетов и таких же колец, большие куски расплавленной и в таком виде застывшей разноцветной эмалевой массы, а также и штамп с отдельной бронзовой пластинкой с прорезанным изображением двух птиц, очевидно, служившей для выделки колтов” [там же].

Из приведенных полностью описаний при всей их краткости можно все же понять, что в обеих мастерских наряду с изготовлением в первой из них – литых в каменных формочках изделий, а во второй – стеклянных браслетов и перстней изготовлялись и изделия с перегородчатой эмалью. Об этом сви[с. 398]детельствуют найденная в первой мастерской разноцветная эмаль, а во второй – не только “большие куски расплавленной и в таком виде застывшей. разноцветной эмалевой массы”, но и штамп с отдельной бронзовой пластинкой с прорезанным изображением двух птиц, служивший для изготовления золотых колтов с перегородчатой эмалью.

Инструменты для производства колтов с…

Рис. 91. Инструменты для производства колтов с перегородчатой эмалью. Раскопки В.В.Хвойки. 1 — бронзовый шаблон; 2 — бронзовая болванка [с. 399]

Последние два предмета заслуживают более детального описания. Первый из них представляет бронзовый шаблон в виде плоской тонкой, почти круглой пластинки с небольшой полукруглой выемкой в верхней части (рис. 91, 1). В пластинке прорезаны сквозные отверстия в виде силуэтного изображения пары птиц, между которыми расположено также силуэтное, очень схематизированное изображение растения. Второй предмет представляет собой бронзовый кружок с выпуклой верхней поверхностью и плоской нижней (рис. 91, 2).

Пользование шаблонами исследователи представляли различно. Б.А.Рыбаков считал, что тонкий золотой лист накладывался на матрицу и в нем продавливались углубления, соответствующие контурам дерева и птиц. Таким образом, “рисунок, подлежащий дальнейшей расцветке посредством эмали, оказывался как бы в лоточке, углубленном по отношению к поверхности щитка колта на 1-1.5 мм” [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 379]. По мнению того же исследователя, лишь в некоторых случаях дно этого лоточка приходилось припаивать. Это делалось в том случае, если тонкий золотой лист рвался при тиснении на матрице [там же].

При этой реконструкции остается необъяснимым, как же плоская золотая пластинка с продавленным контурным рисунком получала в дальнейшем выпуклую форму. Учитывая эту особенность колтов и принимая во внимание [с. 399] находку в этой же мастерской выпуклого бронзового штампа, приводится считать более правдоподобной реконструкцию Г.Ф.Корзухиной, которая считала, что при изготовлении колта шаблон накладывался на золотую пластинку и по нему вырезались основные контуры птиц и “древа”, а также края самого колта. После этого золотая пластинка накладывалась на выпуклый бронзовый кружок и при помощи молоточка ей придавалась сферическая форма. Вырезанные из золотой пластинки части, по мнению Г.Ф.Корзухиной, “припаивались снизу при помощи вертикально поставленных ленточек и служили дном углублений, заполнявшихся эмалью” [Г.Ф.Корзухина. О технике тиснеиия…, стр. 53]. Внутри основных контуров на дно углубления припаивались на ребро перегородочки.

Еще одна ювелирная мастерская, производившая среди прочих изделий и перегородчатую эмаль, была обнаружена на той же территории усадьбы Петровского раскопками 1936-1937 гг. В главе, посвященной городским жилищам, описана полуземлянка, раскопанная в 1936 г. в усадьбе Художественной школы (северо-западная часть бывш. усадьбы Петровского). Среди многочисленных находок на полу жилища была каменная литейная формочка и небольшой тигелек. Возле этого жилища были найдены остатки небольшого литейного горна, предназначенного для плавки в небольших тиглях меди, серебра и золота, а также эмалевой массы и стекла [Отчет о работах Киевской археологической экспедиции в 1936-1937 гг., стр. 33-35. Архив ИА АН УССР]. Как горн, так и упомянутая полуземлянка-мастерская возле него располагались на северо-западном склоне рва, ограждавшего древнейшее Киевское городище. Однако исследованием было неоспоримо установлено, что мастерская и горн возникли тут уже после того, как ров был засыпан: слой земли с остатками ювелирного производства лежал всюду поверх засыпки рва древнейшего городища и был перекрыт завалом строительных материалов из кирпичной постройки Х-XI вв. Основываясь на том, что засыпка рва относится к концу Х в., исследователь относил существование мастерской к концу Х или к первой половине XI в., в чем безусловно ошибался. Весь состав находок свидетельствовал о том, что мастерская существовала в первой половине XIII в. и погибла во время татарского разгрома Киева. От горна сохранилась лишь нижняя часть (под) и часть глиняных стенок. Исследованием остатков горна было выяснено, что глиняные стенки и овод его имели внутри каркас из свинцового дрота, переплетенного клеткой; стенки были сильно обожжены.

Обломки тигельков для плавки золота,…

Рис. 92. Обломки тигельков для плавки золота, серебра, меди и эмали. Раскопки 1937 г. [с. 401]

Возле горна лежал толстый слой золы и угля, в котором найдены куски шлака и две каменных формочки. К югу от развалин горна раскопками следующего (1937) года в слое, состоявшем из золы и мелких угольков [слой золи с остатками ювелирного производства лежал на расстоянии до 5-8 м к югу и юго-востоку от горна. Общая площадь его была достаточно велика (7.5:3.5 м)], были обнаружены многочисленные остатки ювелирного производства: несколько сот обломков маленьких тигельков (рис. 92) и множество обломков глиняной [с. 400] посуды довольно значительного размера с остатками золота, серебра, меди, разноцветной эмалевой массы, минеральной краски и т.п. Тут же было найдено несколько фрагментов каменных формочек, металлические матрицы-штампы, глиняные льячки и обломки различных изделий из меди, свинца и олова.

Глиняные тигельки имеют стандартную форму и размеры (высота 3.5 см, диаметр но венчику 4 см, толщина стенок 3-4 мм). Льячки, изготовленные из такой же глины, имеют два отверстия – более широкое для наливання растопленного металла и более узкое для выливания его в формочки.

Характерной чертой всех трех мастерских является наличие в них нескольких технических разновидностей ювелирного ремесла (изготовление перегородчатых эмалей, литье в каменных формочках, тиснение по металлу и стекловарение). Этот факт указывает на то, что техника изготовления эмали в Киеве была неразрывно связана с техникой стекловарения. Киевские эмальеры не нуждались в привозном сырье, ибо отлично умели изготовлять его сами.

Ассортимент золотых изделий, украшенных перегородчатой эмалью, очень разнообразен: киевские эмалъеры изготовляли диадемы (табл. LXVI), колты (табл. LXVII, LXVIII), цепи из полых бляшек (табл. LXVIII), кресты, детали книжных переплетов и пр.

Остается невыясненным вопрос о времени освоения киевскими ювелирами техники перегородчатой эмали. Древнейшие русские изделия с эмалью не восходят глубже XI в., именно поэтому Н.П.Кондаков связывал появление этой техники на Руси со временем Ярослава Мудрого, считая ее одним из наиболее очевидных проявлений влияния Византии. Б.А.Рыбаков, не отри[с. 401]цая факта византийского влияния в развитии этого искусства, в то же время считал, что время появления русского эмальерного искусства может быть пересмотрено [Б.А.Рыбаков. Ремесло древией Руси, стр. 393]. Опираясь на трактат Теофила, который вслед за новейшими его исследователями Б.А.Рыбаков относит не к XI-XII вв., как ранее, а ко второй половине Х в., он считает возможным относить появление эмалей на Руси к более раннему времени [там же]. Полагая, что уже в IX-Х вв. в Киеве, “возможно, возникает производство медных колтов с выемчатой эмалью кеттлахского типа”, Б.А.Рыбаков утверждал, что уже “около середины Х в. киевские мастера переходят от выемчатой техники к перегородчатой” в результате тесных сношений с Византией.

“К этому времени, – по мнению исследователя, – относится появление стеклянных браслетов в Приднепровье, что косвенно может быть связано с производством эмалевой массы. Во второй половине Х в. о производстве хороших эмалей в “Руссии” знают в тех странах, с которыми Киев вел оживленную торговлю в IX-Х вв.” [там же, стр. 396].

В противовес этому мнению Г.Ф.Корзухина, на наш взгляд, с большим основанием, решительно настаивает на более позднем освоении техники перегородчатой эмали на Руси, относя появление первых русских изделий этой техники к середине XI в. [Г.Ф.Корзухина. Русские клады IX-XIII вв., стр. 73-74]

Совершенно несомненно, что в XI – XII вв. Киев был крупнейшим и наиболее передовым центром производства перегородчатых эмалей. Памятники этого замечательного искусства весьма высоко ценились уже современниками, как свидетельствует запись на знаменитом Мстиславовом евангелии, которое по поручению князя Мстислава Наслав возил в Царьград и Киев для изготовления драгоценного переплета, украшенного “химипетом” (т.е. финифтью). “Цену же евангелия сего, – читаем мы в этой записи, – один бог ведае” [П.К.Симони. Мстиславово евангелие нач. XII в. в археологическом и палеографическом отношениях. – СПб., 1904, стр. 2-3].

Наряду с драгоценной перегородчатой эмалью в киевских мастерских изготовлялись и более дешевые бронзовые изделия, украшенные выемчатой эмалью. Бронзовая основа этих изделий отливалась в формах. Углубления заполнялись эмалью. В этой технике изготовлялись крестики и различные бляшки. В отличие от перегородчатых эмалей, изготовлявшихся, очевидно, по специальному заказу, бронзовые изделия с выемчатой эмалью выпускались на широкий рынок.